Двухсерийный фильм «А зори здесь тихие» (1972) мне нравится больше, чем одноимённая повесть Бориса Васильева.
Книгу я прочитала один раз, и она показалась мне грубоватой и натуралистичной, поэтому не тянуло перечитывать, а версия режиссёра Станислава Ростоцкого – это сюжет на все времена. Васильев излишне прямолинеен – его образный язык скуп. Хотя… я допускаю, что это – всего лишь мой вкус.
Повесть, прежде всего, о войне, о женщинах-на-войне, а вот кинолента – о любви, как ни парадоксально это звучит. О той, что была, есть и, возможно, будет. О сбывшихся и несбывшихся мечтах юных девушек и молодых женщин. Победа равна Любви, как главному смыслу.
Я имею в виду не только отношения мужчины и женщины. Любовь — вселенская. К земле, своей культуре, к Богу, которого тут нет (но именно он и есть!) Кроме того, это – плач по нерождённым или (как сын Риты Осяниной) выросшим в сиротстве, детям. О тех, кто мог бы жить, но не появился.
Отсюда – бесконечные разговоры девичьего отряда о мужчинах, деторождении, привлекательности, любовных драмах. Это – один из самый чувственных сюжетов в советском кинематографе.
Здесь война — как невозможность любить и быть любимой. Война – как прерывание жизни целого рода. Неслучайно всё начинается мирной зарисовкой, где современные ребята с подругами гуляют, дурачатся, болтают. Они – счастливцы, чьи предки выжили.
Отвлекусь… Я долго не могла понять, почему меня коробят образы американских girls-военнослужащих – тугие, улыбчивые, с непременной завивкой, голливудские Мэри-Джейн, решившие патриотично помогать своему Джону-Кристоферу.
Всё через яркий слоган на развороте дамского журнала. Они – лишь плакатик с прокрашенными губами, а наши девушки умирали, попадали в плен, уходили в партизаны, выполняли мужские обязанности, падая от усталости.
Американские плакаты военного времени напоминают рекламу консервированной кукурузы или стирального порошка.
Вот эта очаровательность американок 1940`s и бесит. Оскорбляет. War-game, не более того.
Показать ножки — благо, длина форменных юбок едва достигала колен. Рекламный ролик там, где нам привычно видеть хронику безжалостной и равнодушной смерти. Все эти дамские трио, типа The Andrews Sisters, поющие в форме US-Army какие-то весёлые, духоподъёмно-развлекательные песенки. Даже работницы у станка — и те при полном мейк-апе.
Советские девушки на фронте. Наши трио не чечётку били, а фрицев убивали.
Но вернёмся к сюжету. Карелия. Неласковая природа. Старшина Васков, как квинтэссенция того, что мы называем русским солдатом – величие в простоте.
Прибаутки, юмор, забавные ситуации. Ему обещают прислать бойцов, которые не любят ни самогона, ни женщин. Мечты сбываются – перед нами девичий отряд, где у каждой – личный счёт к Рейху. В детстве меня завораживали сцены «прошлой жизни» — изумительно светлые грёзы, где реальность подменяется театральной декорацией.
Война снята чёрно-белой, воспоминания – цветными, да ещё с бело-сиренево-розовой подсветкой. Солнечный мир стал колючим и без полутонов – есть чёрное и белое, мы и они. Истории девушек – как фрагменты коллективной биографии.
От супружеского счастья Риты Осяниной – до запретной страсти Жени Комельковой; от интеллигентно-поэтической дружбы Сони Гурвич – до любви-восторга диковатой Лизы Бричкиной перед охотником или — мечтаний Гали Четвертак об актёре Сергее Столярове.
Девчата наводят красоту, вальсируют, сплетничают, ссорятся, хихикают – типичный дамский коллектив, где есть свои богини и свои простушки. Флиртуют с Васковым. Как же без этого?
В момент истины все превращаются в святых — и те, что грешили, и те, что хранили себя. Они погибнут вместе со своими правильными и неправильными «любовями» и страданиями. Одну за другой их будут убивать сытые и равнодушно-циничные фрицы. Но в результате фрицы не прошли.
И, ради этого прервалась жизнь и почернела весна любви для отдельно взятых Лиз, Жень и Сонечек. Памятный камень с именами — предупреждение смешливой молодёжи 70-х.
Это – не только самый романтичный фильм о войне, но и один из самых душераздирающих. Девушек никто не призывал — они шли сами, отдавая себе отчёт в возможном исходе. Но разве можно было иначе?