Татьяна Фёдоровна давно живёт одна. Дочь и сын — в других городах. К ней приходит соцработник, покупает продукты, помогает в каких-то бытовых мелочах. Но с большинством забот 90-летняя бабушка справляется сама. Одно печалит пожилую женщину: нет силы сходить на могилку мужа, поправить всё, цветы свежие посадить. «Я ведь больше года из квартиры не выхожу — голову сильно обносит, чуть что — падаю», — говорит она.
Татьяна Фёдоровна — дочь фронтовика и жена фронтовика. Отца её не стало ещё во время войны — вернулся домой после тяжёлого ранения, а спустя месяц умер. Мачеха, которую мужчина привёл в дом после смерти жены ещё перед войной, была женщиной неплохой. Всех четверых детей старалась растить одинаково — что троих мужниных дочерей, что своего сына, который в 41-м году родился.
Татьяна была самой старшей из сестёр. Тягот войны хлебнула сполна. Мачеха работала в колхозе, и девочка вместе с ней — после школы, в каникулы.
«В 46 году я школу закончила, — рассказывает татьяна Фёдоровна. — Учиться дальше уж больно хотелось. Мачеха не запрещала, нет, просто сказала: как, мол, я тебя выучу? Денег-то не было… Но я всё равно поехала. Думаю, на стипендию буду жить. Продуктов из дома взяла побольше: картошки-морковки-лука, грибов сушёных, сала соленого, молока сухого мачеха мне выменяла на свои серёжки… А в общежитии у меня быстро всё подъели. Разные ведь учились ребята-то. Помню, раз в месяц по карточкам дадут 400 граммов конфет — «дунькиной радости», я их не съем сразу, спрячу. А потом — раз, и нету конфет. Обидно было…
Закончила я всё же техникум. Вернулась домой, на работу пошла в магазин. Полегче стало. Парни разные ко мне подкатывали. А мачеха посмотрит и скажет: «Не надо тебе такого, пить будет». Или: «У этого отец лентяй, сын таким же будет». Отваживала всех моих женихов. Я обижалась на неё, до слёз дело доходило. Думаю: уйду из дома, сама себе мужа выберу…
Тут на соседней улице парень из армии вернулся. Он как ушёл воевать в 41-м, так всю войну и прошёл до самого Берлина. И ещё пять лет после войны прослужил в Германии. Мачеха с его матерью дружила. Вот и говорит мне: «Жениха я тебе нашла хорошего, работящий парень и непьющий, будешь за ним как за каменной стеной». И пошли мы с ней знакомиться с этим парнем. Я думаю: назло сейчас скажу, что не пойду замуж.
А как пришли, мачеха сразу с порога и говорит: «Вот вам невестка, не обижайте её, как дочь родную, любите. А я пошла». Мне стыдно стало, глаз поднять не могу. Меня за стол усадили, пирогами давай потчевать…
Потом смотрю — парень-от этот заходит. И такой он мне показался некрасивый… Ой, мамочки! Слёзы так и брызнули… Свекровь подошла, обняла, говорит, мол, не плачь, доченька, всё будет хорошо. Вот свекровь мне понравилась сразу. Думаю, Бог с ним, слюбится-стерпится — уж больно не хотелось к мачехе-то возвращаться, обиделась я на неё.
Так и стали жить. Поперву-то тошнёхонько мне бывало. На мужа смотреть иной раз не могла. Шрам у него на скуле был, а уж спина — так и вся в рубцах. Но он мне плохого слова не сказал ни разу. Всё «Танюшка моя» да «Танюшка моя»… И весёлый был! На гитаре играл — заслушаешься.
А всё равно уйти хотела. Ну не люблю его и всё тут! Раз уж и вещи собрала… Свекровь увидела, говорит: «Коли уходить надумала, уходи сразу. Сына — вижу, не любишь, неласковая с ним. Да только лучше Николая ты тут не найдёшь никого. Погляди-ко на других-то мужиков: кто пьёт, кто бьёт, кто на боку лежит. Мы-то Коле быстро другую жену сосватаем. А ты не пожалела бы потом».
Опять я поревела да и передумала уходить. Так и так права свекровь-то была… А потом забеременела. И вовсе забыла про развод. Сын родился, следом дочь…
Потом мы с Николаем дом построили. Я уж от него не шарахалась — привыкла. Но вот так, чтобы любить, — нет, не любила. Жалела — да. Он хороший был у меня. И жили мы хорошо. Я потом в рабочей столовой работала, по сменам. Приду, бывало, с ночи, а дома — порядок, всё сготовлено… Когда и успел, если сам затемно вернулся? Берёг он меня…
А ведь мы с ним даже не поругались ни разу… Кому ни скажу — не верят. Мол, не бывает такого. Как не бывает-то, коли мы так и жили?
Свёкры нам хорошо помогали. Дом ставили, так свёкр и леса хорошего выписал, и рубить помогал. И с детьми всегда свекровь оставалась, когда мы работали. Мы их обоих досматривали. Оба умерли у меня на руках.
Муж последние годы болел сильно. Осколок у него остался в бедре, ходить не давал совсем. Он у меня корзины плёл уж больно хорошие, очередь была на его корзины-то. Так за ивняком ходить не мог, я ходила. Вымачивала тоже сама. А он сядет и плетёт, плетёт…
Когда совсем слёг, только и говорил: «Как ты без меня тут останешься, Танечка?» А вот — осталась… С 2005 года без Коленьки моего живу… Дом, конечно, пришлось продать — силы уже не те. Эту вот квартиру нам, ещё когда мы работали, дали. Дочь тут жила, пока не уехала. Теперь я живу — дни коротаю.
Мачехе своей по гроб жизни благодарна за то, что меня за Колю сосватала. Она последние годы тоже у нас жила. Как за матерью, я за ней ходила.
Это сейчас молодёжь всё про любовь кричит, а поживут немного — и разбегаются. А в человеке-то душу надо разглядеть, тогда жизнь хорошей будет. А что любовь? Полюбили да и забыли…»
А мне кажется, что в этой семье как раз и жила настоящая любовь. Которая — не на день, а навсегда…