Дмитрия Шостаковича возносили, осыпали наградами. Его же лишали должностей, музыку запрещали, спектакли закрывали. Многое в его личности осталось загадкой, но есть истории, которые говорят сами за себя…
Дмитрия Шостаковича возносили, осыпали наградами. Его же лишали должностей, музыку запрещали, спектакли закрывали. Жизнь множество раз испытывала его на прочность… Многое в его личности так и осталось загадкой, но есть истории, которые говорят сами за себя…
«На девятнадцатом году революции Сталину пришла мысль (назовём это так) устроить в Ленинграде «чистку».
Он изобрёл способ, который казался ему тонким: обмен паспортов.
И десяткам тысяч людей, главным образом дворянам, стали отказывать в них.
А эти дворяне давным-давно превратились в добросовестных советских служащих с дешёвенькими портфелями из свиной кожи.
За отказом в паспорте следовала немедленная высылка: либо поближе к тундре, либо — к раскалённым пескам Каракума.
Ленинград плакал.
Незадолго до этого Шостакович получил новую квартиру.
Она была раза в три больше его прежней на улице Марата. Не стоять же квартире пустой, голой. Шостакович наскрёб немного денег, принёс их Софье Васильевне и сказал:
— Пожалуйста, купи, мама, чего-нибудь из мебели.
И уехал по делам в Москву, где пробыл недели две.
А когда вернулся в новую квартиру, глазам своим не поверил: в комнатах стояли павловские и александровские стулья красного дерева, столики, шкаф, бюро. Почти в достаточном количестве.
— И всё это, мама, ты купила на те гроши, что я тебе оставил?
— У нас, видишь ли, страшно подешевела мебель, — ответила Софья Васильевна.
— С чего бы?
— Дворян высылали. Ну, они в спешке чуть ли не даром отдавали вещи. Вот, скажем, это бюро раньше стоило…
И Софья Васильевна стала рассказывать, сколько раньше стоила такая и такая вещь и сколько теперь за неё заплачено.
Дмитрий Дмитриевич посерел. Тонкие губы его сжались.
— Боже мой!..
И, торопливо вынув из кармана записную книжку, он взял со стола карандаш.
— Сколько стоили эти стулья до несчастья, мама?.. А теперь сколько ты заплатила?.. Где ты их купила?.. А это бюро?.. А диван?.. и т. д.
Софья Васильевна точно отвечала, не совсем понимая, для чего он её об этом спрашивает.
Всё записав своим острым, тонким, шатающимся почерком, Дмитрий Дмитриевич нервно вырвал из книжицы лист и сказал, передавая его матери:
— Я сейчас поеду раздобывать деньги. Хоть из-под земли. А завтра, мама, с утра ты развези их по этим адресам. У всех ведь остались в Ленинграде близкие люди. Они и перешлют деньги — туда, тем… Эти стулья раньше стоили полторы тысячи, ты их купила за четыреста, — верни тысячу сто… И за бюро, и за диван… За всё… У людей, мама, несчастье, как же этим пользоваться?.. Правда, мама?..
— Я, разумеется, сделала всё так, как хотел Митя, — сказала мне Софья Васильевна.
— Не сомневаюсь.
Что это?..
Пожалуй, обыкновенная порядочность. Но как же нам не хватает её в жизни! Этой обыкновенной порядочности!»