Почему желание иметь ребенка в 40+ превращается в идефикс?
Почему все больше женщин после 40 решаются родить? И не просто решаются, а становятся одержимы этой мечтой. В чем секрет навязчивой идеи позднего материнства? Об этом в своей колонке на m24.ru рассказывает журналист и редактор Анна Кудрявская-Панина – мама троих детей, младшему из которых всего несколько месяцев, а старшему – 21 год.
Когда-то я придумала себе предельный возраст для рождения третьего ребенка – сорок лет. Кажется, тогда мне было чуть больше тридцати, я уже развелась с первым мужем, но еще не встретила второго. Я придумала это точно не раньше, потому что в двадцать кажется, что столько вообще не живут и сорок лет – это не про детей вовсе, а про климакс, внуков и огород. А в 30+ начинаешь понимать, что сорок – это вообще-то завтра. Какой климакс? Какие внуки? Да и к земле, в смысле огорода, так и не потянуло. А детей еще очень даже хочется. Но до сорока. Потому что вот после, например, в пятьдесят, ну тогда уж точно — климакс – внуки – огород.
Когда в мои тридцать восемь мы с мужем стали планировать рождение ребенка, я — человек трезвомыслящий – планку подвинула. А что? Я хозяин своему слову. Слово дал, слово взял. Подвинула на два года. Почему на два? Если честно, уже не помню. Но, кажется, я решила, что в четыре года мы точно уложимся (а разве могут быть сомнения?!) да и просто посчитала, что при таком раскладе в год совершеннолетия моего ребенка мне исполнится шестьдесят. Ну-у-у, ок. Но за шестьдесят — это, простите, уже too much. Там-то уж точно к земле привыкать пора. В смысле огорода, конечно.
Когда мне исполнилось сорок два, а ничего не произошло, то одновременно начало рвать и планку, и шаблоны. Ну почему сорок два? Почему не сорок пять?! Мой поезд, конечно, уходит, но разве нет шанса запрыгнуть на подножку последнего вагона? Потому что детей все еще хочется. И хочется очень! И в топку всех, кто скажет мне про климакс, внуков и огород.
Таких, как я, не десятки, не сотни и не тысячи. Я честно пыталась найти цифры, чтобы понять, скольким женщинам из сотни родивших больше сорока лет. Но в России нет медицинской статистики. Впрочем, уже давно понятно, что словосочетание «молодая мать» по отношению к сорокалетней женщине перестало быть оксюмороном. А само явление если не стало заурядным, то уж точно не шокирует.
Но почему в 40+ так хочется детей? Женщины, которые, казалось бы, могут уже пожить в свое удовольствие (дети выросли, силы есть, средства тоже, желаний хоть отбавляй): путешествовать, достигать карьерных вершин, господи, да просто делать все, что захочется, готовы променять все это на грязные памперсы, бессонные ночи, стертые до крови соски и прочие прелести материнства. Причем не только те, у кого нет детей, но и те, у кого есть один или даже двое.
Сорокалетние менеджеры и бизнес-леди, офисные сотрудницы и руководители компаний, на работе решающие проблемы капитализации, глобализации, слияний, поглощений et cetera, в Сети превращаются в «овуляшек», отслеживающих «опасные дни», тратящих треть зарплаты на тесты на беременность и еще треть на анализы и обследования и ждущих «заразный» чих от уже забеременевших подруг или виртуальный памперс на удачу от счастливо родивших.
Так в чем же дело? Почему желание иметь ребенка в 40+ превращается в идефикс? Зачем продолжать попытки, если не получается, если беременность наступает, но заканчивается плохо, почему от этого нельзя отказаться?
«Моя жизнь никогда не была пустой, но такое огромное счастье может дать только ребенок», — слова моей виртуальной приятельницы. Материнский инстинкт? Верно. Но, так или иначе, почти все наши поступки можно объяснить инстинктами и пирамидами потребностей. «Когда я родила старшего, – пишет еще одна приятельница по сети, – в следующую секунду мне открылось понимание, зачем я пришла в этот мир такая, какая я есть. Вот так пафосно в двадцать с небольшим лет на родильном столе мне открылся смысл жизни. И я очень жалею, что свои самые плодовитые годы потратила на суету».
Вот еще одна причина: упущенное время. Те самые плодовитые годы поколения женщин 40+ выпали на 1990-е и были потрачены на выживание, добывание, доставание. Подруга моей юности, утонченная девочка с высшим музыкальным образованием, сейчас успешная и благополучная, вынуждена была тогда оставить на родителей полугодовалую дочь и уехать почти на год в северный город «калымить», торгуя на рынке. Другая, чтобы растить двоих детей, по утрам мела дворы, днем шила на заказ, а ночью печатала чужие дипломы и курсовые на старенькой печатной машинке.
И это тоже причина: ощущение того, что ты все еще не состоялась как мать, что ты вынужденно недодала внимания, времени, любви старшим детям. А кто-то так и не родил этих старших, не сложилось. И это количество нерастраченной нежности заставляет тебя пытаться успеть вскочить на подножку стремительно летящего поезда.
Сейчас ты взрослая и опытная, ты уже понимаешь, что сумеешь выстроить жизнь так, чтобы наслаждаться каждой минутой этого щенячьего счастья. А еще ты очень хочешь быть мамой в мире памперсов, удобных колясок, красивых детских тряпочек и «умных» игрушек. Когда росли мои, рожденные в 1990-е, сын и дочь, памперсы были малодоступной роскошью: их использовали на прогулку и редко на ночь, стиральные машинки-автоматы еще не вышли на наш рынок, а если и вышли, то стоили, как чугунный мост с позолотой. Я отлично помню огромные баки и запах кипящих пеленок и марлевых подгузников и тазики, полные стирки. Оба моих ребенка почти все вещи донашивали за кем-то. Ничего страшного, детям вообще все равно, было бы сухо и тепло. Но я помню, как тогда сказала себе: если у меня будет еще ребенок, у него все будет новое.
Да, во времена моей юности детей, рожденных после маминых тридцати, считали поздними, бабушками становились в районе сорока, а старородящими называли всех, кому больше двадцати пяти. Сейчас по сути такого понятия нет, а по факту им все же оперируют, но уже в отношении женщин 35+. То есть сорокалетние продолжают выбиваться из ряда вон. Но что делать, если сегодняшние сорок — это новые тридцать: и ВОЗ продлил нам молодость до сорока пяти, и сами мы чувствуем себя юными и готовыми на подвиги. Девяносто процентов моих знакомых-ровесниц к сорока уже не в первом браке. И это еще одна причина: женщина хочет ребенка от любимого мужчины, причем тут возраст?
Но возраст причем. Вот оно: «Это мой последний шанс, больше нет времени на раздумья и надежды, что можно отложить и подождать». Все так. Поезд не просто летит, он в огне. И уже не «часики тикают», а набатный колокол отсчитывает последние годы (месяцы?) нашей фертильности. Мелькающие сигнальные огни складываются в страшные слова «поздно» и «никогда». А значит, поезд нужно догнать. И эти женщины, ставшие взрослыми в 1990-е, поверьте, сумеют это сделать. Потому что «я просто хочу, по-бабски, выносить дитя, родить его в муках и быть от этого счастливой, детей рожают для любви».
Я успела на этот поезд. Моя младшая дочь родилась в мои сорок три. Я не чувствую, что это поздно, я самая обычная молодая мама грудного младенца, какой была и двадцать лет назад. Только теперь я умею не торопить жизнь, не ждать, «когда же ты вырастешь», и ловить каждое мгновение моего мамского счастья, которые, увы, летят еще быстрее моего поезда. Но, кто знает, может, это была не последняя его остановка.
Фото — o-kroha.com
По материалам — m24.ru
А ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ ОБ ЭТОМ?