Будьте всегда
в Настроении

Наше общество не готово к тому, чтобы дать детям возможность рисковать

Мы поговорили с Людмилой Владимировной Петрановской и Анной Сошинской о том, что так волнует многих родителей: о кризисах разного возраста, о поддержке приемных семей, об определении готовности ребенка к школе, о контроле за детьми в соцсетях и о многом другом.

Как можно кратко и емко ответить на вопрос: если с ребенком трудно, то… что делать маме?

Л. В. Петрановская: Прежде всего, успокоиться и подумать. Если с ребенком трудно, то чаще всего ребенку в этот момент еще труднее. Во-вторых, ответ лежит, скорее всего, в области отношений, а не в области поведения. Для того чтобы подумать об отношениях и как их улучшить, нужно сделать паузу, выдохнуть, перестать бороться. Прежде всего нужно выйти из состояния войны. Возможно, успокоиться не всегда получится, потому что родители всегда переживают за ребенка. Нужно перестать смотреть на ребенка как на противника.

Одна из распространенных трудностей, с которыми сталкивается мама, — детские протесты. Особенно в возрасте 2-3 лет. Ребенок упирается, не хочет ложиться спать, идти гулять, твердит на всё: «Не хочу, не буду». Что делать родителям?

Л. В. Петрановская: Это естественный период развития. Детские протесты говорят о том, что ребенок вполне нормально развивается. Не стоит расценивать это поведение как родительскую ошибку в воспитании. Это закономерный процесс развития: ребенок проходит сепарационный кризис.

Ребенок так себя ведет не потому, что хочет отравить нам жизнь, это его задача развития.

В какой-то момент он должен осознать, что он — отдельная личность, хочет чего-то отдельного.

Анна Сошинская: Я для себя решила однажды, что ребенок имеет право на протест, на обиду, на возмущение. А значит, я буду принимать это, а потом уже разбираться, что с этим делать. В этот момент я могу ребенку только посочувствовать, потому что ему в этот момент плохо, он недоволен, он протестует. На мой взгляд, главное — это принятие. Бороться бесполезно. Принимаешь, а потом разбираешься в причинах.

Большинство мам сталкиваются с такой проблемой: в возрасте 2–3 лет малыш превращается в ребенка-оборотня. То есть с мамой он ведет себя отвратительно, капризничает, показывает свой характер, а на людях ведет себя как примерный малыш.

Л. В. Петрановская: Когда ребенок на людях, все его силы тратятся на то, чтобы удерживать себя в рамках нормального поведения, оттормаживая огромное количество спонтанных импульсов.**

Развитие — оно не про то, чтобы делать чего-то больше, оно прежде всего про то, чего не делать.

По мере созревания психики ребенок учится оттормаживать огромное количество спонтанных импульсов, он начинает не просто размахивать ручками, а целенаправленно тянуться за игрушкой, не просто бесцельно скакать и бегать, а осваивать какой-то навык. И вот это оттормаживание требует огромного количества психических сил. Поэтому, если ребенок где-то на людях, в гостях изо всех сил старался, то в какой-то момент у него эти силы заканчиваются. И когда он остается один на один с мамой, он расслабляется, больше не хочет сдерживаться и сбрасывает это напряжение.

Ребенок по мере роста научится контролировать свои эмоции.

©Lisa Visser 

От трехлеток перейдем к дошкольникам. Самый главный вопрос родителей: как понять, что ребенок готов идти в школу?

Л. В. Петрановская: Начнем с того, что мы имеем в виду под словом школа. Насколько то, что происходит внутри школы, предъявляет достаточно высокие требования к оттормаживанию?

До 7 лет у ребенка не созревают участки мозга, отвечающие за так называемое волевое поведение.

Импульсивное — это полевое поведение, захотел — схватил. И такое поведение — основное до 7 лет. А волевое поведение (мало ли, что я хочу, нужно делать то, что нужно) требует созревания определенных участков в коре головного мозга, и они созревают как раз в возрасте 7 лет.

Поэтому, если в школе допустимо, к примеру, когда ты устал — полежать на ковре, а потом вскочить и пойти, когда захотел в туалет — пойти, никого не спрашивая, захотел покричать — покричал... Если заведение с такими правилами будет называться школой, то пожалуйста, ребенка можно отправить туда хоть в три года. В некоторых странах существуют школы с такими правилами.

Но если это традиционная школа, где нужно соблюдать дисциплину, внимательно сидеть в течение всего урока, то до 7 лет ребенку делать там нечего.

Анна Сошинская: На самом деле я в свое время совершила большую ошибку. Я отдала своего ребенка в школу в 6 лет. Мне хотелось, чтобы она попала к определенному учителю, это частая мотивация у родителей. Теперь я жалею, потому что поняла, что ребенок был абсолютно не готов к таким волевым усилиям быть усидчивым, воспринимать материал.

А когда вы это поняли?

Анна Сошинская: Практически сразу. В первом классе я стала это замечать. Причем, прежде чем отправить ребенка в школу, мы встретились с этой учительницей, она поговорила с ним, сказала, что ребенок готов. Но в школе ребенок оказался в такой стрессовой ситуации, что не мог написать ни одной фразы без ошибок, даже переписать и списать. Потребовалось немало времени, чтобы исправить это, причем так, чтобы его при этом не утомить. За спешкой и желанием отдать ребенка в хорошую школу к хорошему педагогу стояло то, что я сама ввела ребенка в состояние стресса. Даже несмотря на то, что ребенок уже на тот момент проявлял интеллектуальные способности.

Л. В. Петрановская: А дальше у ребенка начинают включаться неудача, неуверенность в себе, возникают отрицательные ассоциации со школой. Созревание как раз происходит в период от 6 до 7 лет.

Отношение к школе должно быть таким, что «все там будем», поэтому некуда спешить.

Конечно, дети все разные. Девочки, например, более усидчивые, организованные. Созревание у них происходит раньше.

К вопросу о мальчиках и девочках. Нужно ли соблюдать все эти гендерные шаблоны при воспитании: объяснять мальчику, что он не должен обижать девочек, должен уступать и так далее? Складывается ощущение, что к мальчикам предъявляются более строгие требования, чем к девочкам. Девочка априори слабее, и если ее обижают, то виноват всегда мальчик. Правильно ли это?

Л. В. Петрановская: Тенденция, что девочкам запрещено быть сильными, а мальчикам запрещено быть чувствительными, сложилась уже давно. Поэтому у них разные зоны запретов. Мальчику запрещено быть слабым и чувствительным. А девочке запрещено проявлять себя, быть яркой, сильной, независимой. Это сложившиеся стереотипы.

Анна Сошинская: Здесь роль играют и семейные традиции, как устроено распределение ролей в семье. Если папа моет посуду и это в семье считается нормой, то, соответственно, ребенок это перенимает.

Л. В. Петрановская: Если говорить о гендерном воспитании, то тут вопрос в том, про что оно. Про поддержку сильных сторон или оно про запреты? Вы можете говорить девочке, что она красивая, чувствительная, тонкая, эмоциональная в позитивном ключе, объяснять, что это ее сильные стороны, то, чем наградила ее природа. Есть и обратная сторона: говорить ей, что раз она девочка, то не должна залезать на дерево, бегать, громко говорить и тому подобное.

Возникает вопрос: почему? Ведь можно залезать на дерево и быть при этом красивой, чувствительной и эмоциональной.

То же самое и про мальчиков: можно внушать ему, что он сильный, смелый, не имеет права проявлять слабость, но при этом он может поплакать, если больно.

Я не сторонник того, чтобы сводить воспитание девочек и мальчиков к одному знаменателю. Разница между людьми больше, чем разница гендерная. Разница между двумя индивидуумами может быть ярче, чем их гендерная разница.

Важно, чтобы ребенок видел свою индивидуальность, а не принадлежность к полу.

Анна Сошинская: Для меня как для матери очень важно, чтобы мои дочери получили образование и крепко стояли на ногах, потому что как это ни странно, но за семью отвечает женщина. Зачастую, в условиях парадигмы нашего общества, многое лежит на женских плечах. Очень здорово, когда рядом хороший супруг, партнер по жизни. Но не всегда так бывает, поэтому нужно рассчитывать на свои силы.

Я уделяю больше внимания развитию дочек, так как им, на мой взгляд, по жизни приходится намного труднее.

Им нужно больше навыков, больше времени, внимания, потому что впереди их ждет сложная жизнь. Возможно, я не права, но мне кажется, что стереотип «а зачем, выйдет замуж — и все будет у нее хорошо» не всегда себя оправдывает. Я не сторонница этой теории.

Подростки. О наболевшем. «Группы смерти» постоянно обсуждают в Интернете. Нужно ли родителям контролировать детей в Интернете: следить за их соцсетями, подглядывать в телефон, следить, с кем они общаются. Или все-таки это нарушение границ личного пространства?

Л. В. Петрановская: Честно признаться, у меня самой нет ответа на этот вопрос. С одной стороны, такой мелочный контроль противоречит задаче обретения ребенком субъектности, самостоятельности и независимости. С другой стороны, мы не готовы к тем формам воздействия, которые сейчас есть, мы не знаем, что с этим делать.

Многие до сих пор не понимают, как через Интернет можно довести до самоубийства.

Вряд ли мы найдем человека, который определенно ответит на этот вопрос. Родители стараются, пробуют, ошибаются. Это очень сложный и тонкий момент. Важно наладить доверие в отношениях с ребенком.

Анна Сошинская: Я никогда не контролировала своих детей. У меня всегда была внутренняя убежденность, что у меня с детьми есть дружеский контакт. Я всегда им повторяю одну и ту же фразу: что нет ничего такого, за что можно было бы сказать «Мама меня убьет». Такого не может быть, я всегда все приму, потому что я их люблю. Что бы ни произошло, всегда можно прийти ко мне. И у меня были случаи, когда приходили с очень непростыми вопросами, главное, чтобы у детей не было страха и они ощущали дружескую поддержку со стороны родителей. Если удается выстроить такие дружеские отношения, то у родителей будет полная уверенность, что их ребенок не занимается наркоманией, алкоголизмом. Я могу ошибаться, но это мой опыт воспитания троих детей. Они уже взрослые и состоявшиеся, моя теория доверия и понимания сработала.

То есть главное — изначально построить отношения на доверии?

Анна Сошинская: Абсолютно! Ребенок должен понимать, что есть близкий человек, к которому можно прийти и рассказать все, что он всегда выслушает, поддержит, сделает все возможное, чтобы найти выход в той или иной ситуации.

Я, к примеру, не представляю себе, как я залезаю в социальные сети своих детей, даже в аккаунт девятилетнего ребенка.

Я принципиально не завожу страничку в «ВКонтакте», потому что не хочу волноваться.

Я решила сама для себя, что у моих детей есть своя зона, о которой мне не надо знать. И я должна знать только то, с чем они готовы ко мне прийти. Если я вижу, что мои дети во всем, что не касается соцсетей, абсолютно адекватны, то зачем мне этот лишний контроль и переживания.

Л. В. Петрановская: Соглашусь с этим. Но, с другой стороны, все не так радужно, потому что у подростков все-таки есть некая потребность к участию в опасных действиях. И речь не только про то, что они выпили в компании или станцевали на столе.

У них есть потребность в инициации на уровне коллективного бессознательного, потребность испытать себя, они чувствуют потребность разговора с по-настоящему серьезными опасностями, даже со смертью.

Так было всегда. Так жило человечество сотни тысяч лет, когда переход от детства ко взрослой жизни был связан с инициацией, с испытанием, с чем-то тяжелым, болезненным и опасным. Это служило показателем того, что ты можешь выжить, преодолеть страх, боль, усталость.

Наше общество не готово к тому, чтобы дать детям возможность рисковать. Была б наша воля, мы бы засунули их в вакуум или ватой замотали, чтобы ничего с ними не случилось. А потребность к приключениям у них внутри.

И тут происходит следующее: чем больше мы их контролируем, тем больше они прячутся и скрывают что-то.

В итоге они могут натворить дел, которые порой заканчиваются трагически. Такие ситуации бывают и у тех детей, у которых хорошие отношения с родителями, они друг другу доверяли — и вдруг ребенок натворил черт знает что. И хорошо, если жив остался.

Это все не так просто. Когда после случаев с суицидом начинают говорить, что родители виноваты, они не занимались своими детьми, то это не совсем так. Дети в этом возрасте очень внушаемы, уязвимы, депрессивны, тревожны. И простым контролем эту проблему не решить. Нужно смотреть за состоянием ребенка, больше разговаривать с ним, если его что-то тревожит. Подростки — это сложно. И тут нет простых рецептов.

У меня неоднозначное отношение к тому, что во всем винят родителей, потому что не все так просто.

Надо ли вести детей к психологу, если возникают какие-то проблемы у ребенка, он не хочет делиться с мамой тем, что с ним происходит?

Л. В. Петрановская: Это довольно разумно. Но не под предлогом «ты такой плохой, иди к психологу». Нужно найти ему человека, с которым он в безопасной обстановке может поговорить о своих чувствах. Потому что часто с родителями они не говорят не потому, что родители плохо к ним относятся, не уважают, не любят, а потому что они боятся родителей ранить, расстроить их, разочаровать.

Неужели они смогут открыться совершенно чужому человеку?

Л. В. Петрановская: Вполне. Потому что это безопасно: чужой человек не живет в твоем доме, ты поговорил с ним на протяжении часа, ушел, закрыл за собой двери и какое-то время ты его больше не увидишь. Другое дело, когда ребенок рассказал о своей непростой ситуации маме, та ходит с перепуганными глазами. Он видит, как она переживает, не спит, и он чувствует себя виноватым. В этом плане, конечно, с чужим человеком поделиться гораздо проще.

На мой взгляд, многим подросткам необходима помощь психолога.

А вызвать у ребенка доверие — это профессиональная задача психолога.

К нам в редакцию однажды написала женщина, которая на внушительном сроке потеряла ребенка. И она сетовала, почему же ей в детстве никто не передал опыт потери близкого, не рассказал про то, что делать, когда это происходит, как это пережить. А стоит ли ребенка в детстве вообще знакомить с темой смерти?

Л. В. Петрановская: Жизнь не обходит, к сожалению, эту тему. Есть пожилые бабушки, близкое окружение семьи, семьи друзей, домашние животные. Я с трудом могу себе представить, что человек вырастает, никогда не испытав потери.

Анна Сошинская: Потери не всегда могут быть связаны со смертью. Бывают разлуки, ссоры с родителями, друзьями. Это своего рода репетиция, которая морально готовит. Человек ведь не живет в вакууме. В этих случаях человек испытывает похожие чувства. Переезд друга может вызвать похожие чувства, так как не факт, встретится ли человек с этим другом еще раз.

Л. В. Петрановская: Жизненный опыт учит преодолевать такие ситуации. Он учит пониманию, что да, сейчас тебе очень плохо, не хочется жить, но ты уже знаешь, ведь было так несколько раз в жизни, но жизнь продолжается — и ты снова можешь радоваться.

Наш колумнист, мама двух приемных детей Маргарита Суханкина на нашем сайте регулярно рассказывает про свой опыт, про адаптацию детей, их воспитание. Анна, а существуют ли вообще какие-то сообщества для приемных родителей, проводятся ли лекции, где их, скажем так, сопровождают в этом непростом деле?

Анна Сошинская: Такие сообщества для поддержки приемных родителей, конечно, существуют. Но это больше похоже на дружественный круг, где тебя похлопают по плечу и скажут: «Не переживай, все будет хорошо», нежели профессиональная помощь. У нас достаточно таких организаций, по крайней мере, в крупных городах они есть. И зачастую они могут помочь родителям с решением какого-либо вопроса. Эти организации обычно не афишируют свою деятельность, потому что это достаточно узкий круг людей, у которых есть свои особенные проблемы.

Наш фонд занимается тем, чтобы в максимальном количестве городов родители, имея проблему, знали, куда можно обратиться за помощью и желательно бесплатно.

Хочется закончить нашу беседу на позитивной ноте. И задать несколько необычный вопрос! Людмила Владимировна, можно ли у ребенка развить чувство юмора или это какое-то врожденное качество?

Л. В. Петрановская: Чувство юмора — это индивидуальная черта. Если в семье принято шутки шутить, то ребенок слышит это и шутит сам. Если не слышит, то и не шутит. Часто бывает, что родители как-то подкалывают, шутят с ребенком, а он не понимает и даже обижается. Так что важно соблюдать грань «шуточности».

И, конечно, не могу не спросить о ваших планах по поводу книг!

Л. В. Петрановская: Планы есть. Я до сих пор не написала книгу, которую давно собиралась написать — про травму привязанности. Ее все ждут, а я никак не напишу. Для этого мне нужно полгода покоя, которого у меня нет. Еще мечтаю написать книгу про процесс адаптации детей в приемной семье, про школу…опубликовано econet.ru