Современное "рабовладение"
Нассим Талеб, американский экономист и трейдер, один из самых выдающихся мыслителей современного мира, автор теории «Черного лебедя»
"Во времена раннего христианства, когда Церковь лишь начинала свое победное шествие по Европе, были такие странствующие монахи — гироваги. Они не принадлежали ни к конкретному ордену, ни к монастырю. Это были такие монахи-фрилансеры, как мы бы сейчас сказали. Они жили подаяниями или за счет благосклонности городских жителей, которых им удавалось заинтересовать своим учением. Их популяция была устойчивой, насколько она вообще может быть устойчивой в случае с людьми, которые дали обет безбрачия — поддержание численности возможно лишь за счет вербовки новых членов. Тем не менее они выживали, а местное население давало им еду и временную крышу над головой.
Примерно около V века н. э. их численность пошла на убыль, и позже они исчезли совсем. В Церкви гироваги были непопулярны; в V веке их деятельность запретил Халкидонский собор, а спустя еще 300 лет — Никейский. На Западе их главным противником был Святой Бенедикт Нурсийский — он выступал за более упорядоченную модель монашества, с четко прописанными правилами, иерархией и контролем со стороны аббата (в конце концов, как мы знаем, именно эта концепция и победила). Бенедикт придумал множество правил. Так, правило 33 указывало, что имущество монаха должно контролироваться аббатом, а правило 70 запрещало монаху в случае гнева бить других монахов.
Почему же гироваги оказались под запретом? Дело в том, что они были совершенно свободны. В том числе финансово — не благодаря богатству, а потому, что мало в чем нуждались. Как ни странно, будучи нищими, они оставались полностью независимыми — нас учат, что для этого нужно заработать капитал, но, оказывается, того же можно добиться, ничего не имея.
Но, если вы строите религиозную организацию, то совершенно свободные люди вам не нужны. То же касается и строительства стартапа, так что мы поговорим о сотрудниках и устройстве компании или иной организации.
Правила Бенедикта были направлены на устранение любого намека на свободу в соответствии с принципами stabilitate sua et conversatione morum suorum et oboedientia, то есть «твердость, высокоморальное поведение и послушание». Чтобы доказать свое послушание, будущий монах должен был выдержать годовой испытательный срок.
В общем, любая организация хочет лишить связанных с ней людей части их свободы. Как же удержать их в своей власти? Во-первых, их нужно учить и ими нужно манипулировать; во-вторых, важно дать им понять, что у них есть свой интерес в этой игре, что им есть что терять в случае неповиновения — чего нельзя было сделать с нищими гировагами, презиравшими материальные ценности.
Скажем, у итальянских мафиози все было просто: если капо подозревает рядового мафиози в нелояльности, то последний вскоре совершает путешествие в один конец в багажнике автомобиля и может рассчитывать на то, что его похороны почтит своим присутствием сам дон. В других профессиях механизмы личной заинтересованности другие.
Как ни странно, наемный работник эффективнее, чем раб, — и так было даже в античности, во времена повсеместного распространения рабства.
Собственный пилот
Предположим, вы владелец небольшой авиакомпании. Вы современный человек, ездите на конференции и советуетесь с консультантами, и вы совершенно уверены: корпоративные структуры — это пошлость, и дело нужно организовывать через сеть независимых подрядчиков, что гораздо эффективнее.
Боб — пилот. Вы заключили с ним договор, в котором четко прописаны его обязательства и указан штраф за их несоблюдение. В обязанности Боба входит приглашение второго пилота и поиск замены в случае болезни. Завтра вечером Боб должен вести самолет в Мюнхен, на Октоберфест. Все билеты распроданы, и пассажиры, постившиеся весь год, ждут не дождутся этого праздника пива и сосисок.
Боб звонит вам в пять вечера и говорит, что они со вторым пилотом очень вас уважают, но завтра не полетят. Понимаете, им поступило предложение от некоего арабского шейха, он очень набожный человек, и для вечеринки в Лас-Вегасе ему очень нужен экипаж самолета. Шейх и его свита просто влюбились в Боба, а когда тот сообщил, что в жизни не пил ни капли алкоголя, оказалось, что деньги не проблема. Предложение очень щедрое, и оно с лихвой покрывает любые штрафные санкции по вашему с Бобом договору.
Вы хватаетесь за голову. На Октоберфест летает много юристов, особенно отставных, а их хлебом не корми, только дай посудиться — других дел у них нет. Да и в авиации как: если самолет не взлетает, вы не можете привезти и тех, кто купил обратные билеты, и наверняка наперекосяк пойдут и несколько следующих рейсов. А пересаживать пассажиров на другие самолеты — сложно и дорого.
Вы делаете несколько телефонных звонков, и оказывается, что проще найти здравомыслящего ученого-экономиста, чем пилота — то есть пилота найти невозможно. Все ваши деньги вложены в эту компанию, и вы понимаете, что, вероятнее всего, вы банкрот. У вас мелькает мысль: а ведь если бы Боб был вашим рабом, такого бы не случилось. Да даже не рабом, а просто сотрудником вашей компании! Человек с постоянной работой не может себе такого позволить. Такие фокусы может выкидывать только сторонний подрядчик — ничто, кроме закона, ему не указ. У сотрудника есть репутация в компании, и его можно уволить. Кроме того, он ведь не просто так ходит на работу — ему нужна зарплата!
Да, сотрудники любят получать конверт в конце месяца, и готовы ради него на многое. Выходит, если бы Боб был не подрядчиком, а сотрудником, всех этих неприятностей удалось бы избежать...
Но вот беда: сотрудники дорого стоят — им приходится платить, даже если для них нет работы. Гибкость теряется. Конечно, они все лентяи, зато они всегда на месте! Таким образом, сотрудники нужны, поскольку они имеют личную заинтересованность и рискуют своим благополучием — достаточно, чтобы этот риск был сдерживающим фактором. Их можно наказать за проявление независимости — например, за неявку на работу. За свои деньги вы покупаете надежность.
А надежность важна многим. Например, состоятельные люди покупают загородный дом, хотя это совершенно неэффективно по сравнению с арендой или гостиницей — просто потому, что, когда им вдруг захочется там побывать, он будет их ждать.
Есть такое выражение: никогда не покупай, если можешь взять в аренду самолет, корабль или, хм, партнера для секса. Тем не менее многие заводят собственные самолеты, яхты и даже, представьте, женятся.
Правда, риск есть и у подрядчика: это неустойка, прописанная в договоре. Но риски наемного работника всегда выше. И, если человек согласен работать за зарплату, это уже говорит о том, на какой тип риска он согласен — сам факт является сигналом, что такой человек доставит меньше хлопот.
Если человек давно работает по найму — значит, он умеет подчиняться.
Если человек годами лишает себя свободы на девять часов в день и пунктуально приходит в офис, отказывая себе в праве составлять собственное расписание, это достаточная демонстрация покорности. Вы имеете дело с послушным, приученным к лотку домашним животным. Сотрудники не склонны к риску; они боятся увольнения больше, чем подрядчик — судебного иска. Даже когда сотрудник уходит, он все равно склонен вести себя «удобно» для компании, ведь за время работы он сильно вложился в нее — и теперь не склонен разрушать то, что строил годами.
От человека компании к работнику индустрии
Итак, если сотрудники снижают ваши риски, вы также снижаете их риски. Или, по крайней мере, они так считают.
Во время написания этих строк компании остаются в первой лиге по размеру (входят в индекс S&P 500) в течение всего 10−15 лет. Компании покидают список S&P 500 (INDEX: S&P 500 index [US500]) при слияниях или при уменьшении объема бизнеса, в обоих случаях это ведет к сокращению персонала. Тем не менее в течение XX века компании обычно держались в этом списке более 60 лет. Крупные корпорации существовали дольше, сотрудники оставались в одной организации в течение всей жизни. Было такое явление как «человек компании» (и практически всегда он был мужского пола).
«Человек компании» — ключевое понятие XX века. Лучшее для него определение — тот человек, чья идентичность сформировалась в соответствии с пожеланиями компании. Он соответствующим образом одевается и даже использует язык, который от него ожидает компания. Его социальная жизнь настолько плотно связана с организацией, что, покинув ее, он понесет огромную утрату, подобно изгнанному жителю Афин. Субботние вечера он проводит в обществе других сотрудников и их жен, обмениваясь принятыми в компании шутками. В обмен на это компания заключает с ним пакт о том, что он сохранит свое рабочее место как можно дольше, то есть, до тех пор, пока уход на пенсию по возрасту не оставит его с приятной суммой денег и партнерами по гольфу из числа бывших коллег. Эта система работала, когда крупные организации существовали в течение продолжительного времени и выглядели более постоянными единицами, чем национальные государства.
Где-то в 1990 году люди внезапно начали понимать, что роль «человека компании» является достаточно надежным вариантом — при условии, что сама компания никуда не денется. Но технологическая революция, произошедшая в Кремниевой долине, поставила существование традиционных компаний под угрозу. Например, после взлета Microsoft (NASDAQ: Microsoft Corporation [MSFT]) и распространения персональных компьютеров, IBM (NYSE: International Business Machines [IBM]), бывшая основной фабрикой «людей компании», была вынуждена сократить некоторых из своих «пожизненных» сотрудников, которые поняли, что риск на этой низкорисковой позиции был не таким уж низким. Эти сотрудники не могли найти работу нигде больше — они были совершенно бесполезны за пределами IBM. Вне корпоративной культуры не работало даже их чувство юмора.
До этого периода IBM требовала от своих сотрудников носить белые рубашки — не светло-голубые, не в тонкую полоску, а чисто белые. И темно-синий костюм. Не разрешалось никаких вольностей в одежде, никакого намека на индивидуальность. Вы были частью IBM.
Человек компании — тот, кто считает, что понесет огромные потери, если не будет вести себя как человек компании, то есть тот, кто лично вложился в игру.
И даже несмотря на то, что «человек компании», кажется, куда-то исчез, ему на замену, благодаря унификации выполняемых задач, пришел «сотрудник индустрии» — и теперь это может быть человек любого пола. Сегодня им или ей владеет не компания, а нечто худшее: идея, что он или она должны быть пригодны для найма.
Сотрудник индустрии — это тот, кто опасается, что понесет огромные потери, утратив свою пригодность для найма, то есть лично вложившись в игру.
Пригодный для найма сотрудник плотно встроен в индустрию, его удерживает страх огорчить не только своего работодателя, но и других потенциальных работодателей.
Сотрудник, по определению, является более ценным внутри компании, чем вне ее, причем речь идет о ценности для работодателя, а не для рынка. Возможно, лучше всего определяет пригодного для найма сотрудника то, что о нем никогда не напишут в учебниках, так как он, по своему назначению, обладает умением никогда не оставлять в истории след и потому неинтересен историкам.
Рональд Коуз и его теория фирмы
Рональд Коуз — примечательный современный экономист. Он обладает независимым творческим мышлением и научным подходом, а его идеи применимы на практике и объясняют мир вокруг нас: другими словами, он настоящий. Его стиль столь безупречен, что известность ему принесла теорема Коуза, идея, сформулированная без единого математического термина, и все же ставшая настолько же фундаментальной, как и многие вещи, написанные языком математики.
Помимо своей теоремы, Коуз первым пролил свет на то, зачем существуют фирмы. По его мнению, контракты связаны с ведением дорогостоящих переговоров и влекут за собой некоторые операционные расходы, поэтому вы регистрируете собственный бизнес и нанимаете сотрудников на позицию с четким описанием обязанностей, так как хотите избежать юридических и организационных расходов по каждой транзакции.
Свободный рынок — это место, где специализацию определяют рыночные силы, а источником информации служит ценовой ориентир; но в пределах фирмы эти силы не действуют, так как они обходятся дороже, чем приносимая ими выгода. Поэтому фирма будет поддерживать оптимальное соотношение числа сотрудников и числа внешних подрядчиков, и при этом наличие некоторого числа сотрудников, даже когда не является эффективным, предпочтительнее, чем расход большого числа ресурсов на согласование контрактов.
Мы видим, что Коуз остановился всего в шаге от понятия личного вклада в игру. Он никогда не мыслил в терминах риска, а это могло бы помочь ему понять, что сотрудник — это стратегия управления риском.
Если бы экономисты, Коуз и Шмоуз хоть немного интересовались античной историей, им была бы знакома стратегия управления рисками, на которую полагались римские семьи, обычно назначавшие на должность казначея, ответственного за финансы семьи и принадлежащую ей собственность. По сути он раб. Потому что раб может понести наказание куда более суровое, чем свободный человек или вольноотпущенник — и для этого не нужно вмешательство закона. Безответственный или нечестный управляющий может сделать вас банкротом, переведя все средства куда-нибудь в провинцию Вифиния. Раб в этом случае несет большую ответственность, и, назначая на позицию управляющего раба, вы уменьшаете финансовый риск.
Сложность
Теперь в зоне рассмотрения появляются сложность и современный мир. В мире, где продукты все чаще производят субподрядчики с непрерывно растущим уровнем специализации, для выполнения определенных задач сотрудники нужны еще больше. Один неудачный этап часто ведет к закрытию целого бизнеса — что объясняет, почему сегодня, в мире, который, предположительно, является более эффективным из-за большего числа субподрядчиков и меньшего количества имущества, все, казалось бы, происходит более гладко и эффективно, но ошибки обходятся дороже, а задержки стали дольше, чем в прошлом. Замедление в одном-единственном звене цепи может остановить весь процесс.
Любопытная форма рабовладения
Рабовладение в компаниях традиционно принимает очень любопытные формы. Наилучшим рабом является тот, кому вы переплачиваете и кто, зная об этом, очень боится потерять свой статус.
Международные организации создали категорию экспатов, своего рода дипломатов с более высоким уровнем жизни, представляющих компанию и ведущих ее дела вдали от родины. Нью-Йоркский банк отправляет женатого сотрудника с семьей за рубеж, например, в тропическую страну с дешевой рабочей силой, и предоставляет ему множество бонусов и привилегий, таких как членство в загородном клубе, личный водитель, проживание за счет компании на красивой вилле с собственным садовником, ежегодная поездка домой для всей семьи первым классом, и держит этого сотрудника на такой должности несколько лет, достаточное время для привыкания.
Он зарабатывает гораздо больше «местных», и эта иерархия напоминает о днях колониального владения. Он строит свою социальную жизнь, общаясь с другими экспатами. Он все сильнее хочет остаться на своем месте подольше, но находится очень далеко от руководства и не имеет представления о своем текущем положении, если ему о нем не сообщат. В конце концов, как дипломат, когда приходит время кадровых перестановок, он просит отправить его в другое место. Возвращение домой означает потерю привилегий и прежний оклад, и он становится настоящим рабом — вернуться в низший слой среднего класса и жить в пригороде Нью-Йорка, ездить на работу на электричке, а то и, не дай бог, на автобусе и есть на обед сэндвич! Когда большой босс критикует его, он приходит в ужас! 95% своего времени он будет думать о политике в компании — а это именно то, что нужно компании. У большого босса из правления будет поддержка, на случай, если она понадобится.
Все крупные корпорации имели сотрудников в статусе экспата и, несмотря на расходы, эта стратегия была очень эффективной. Почему? Потому что чем дальше подразделение находится от главного офиса, тем более оно автономно, и тем больше вам нужен сотрудник-раб, который не предпримет никаких неожиданных самостоятельных действий.
Свободные работники
Существует категория работников, которые не находятся в рабстве, и эта категория крайне немногочисленна. Отличить свободных работников легко: им плевать на репутацию, по крайней мере, на свою репутацию в компании.
После окончания бизнес-школы я провел год в банковской программе — из меня хотели сделать международного банкира, поскольку у банка сложилось ложное представление о моем происхождении и целях. Меня окружали идеальные наемные работники (самое неприятное воспоминание в жизни), а затем я переключился на трейдинг, перешел в другую компанию и там столкнулся со свободными людьми, не-рабами.
Вот, к примеру, продажник, чье увольнение дорого обойдется компании — это грозит не только потерей клиентов, но и усилением конкурентов, которые могут переманить к себе такого сотрудника. Компания может предпринимать попытки ослабить эту связь между клиентами и агентами, деперсонализировать их взаимодействие — как правило, безуспешно. Людям нравится иметь дело с людьми, и когда вместо агента, доброго, порой даже слишком восторженного малого по телефону им начнет отвечать безликий вежливый голос, они просто прекратят вести дела.
Еще один свободный работник — трейдер, для которого ничего не имеет значения, кроме прибыли и убытков.
Отношения таких работников с компанией балансируют на границе любви и ненависти — управлять трейдерами и продажниками можно только тогда, когда они не приносят доход, но в таком случае они уже и не нужны.
Я обнаружил, что трейдеры, которые приносили деньги, подчас становились настолько неуправляемыми, что их приходилось держать подальше от остальных сотрудников. Такова цена, которую мы платим, привязывая людей к концепции «прибыли и убытка», превращая их в чистый источник дохода, когда ничто другое больше не имеет значения.
Мне приходилось ставить на место трейдера, который безнаказанно издевался над бухгалтером. Звучали фразы вроде: «Это я зарабатываю деньги, из которых тебе платят зарплату» и намеки на то, что бухгалтерия не приносила прибыль компании. Впрочем, когда удача на нашей стороне и когда она отворачивается от нас, за нами наблюдают одни и те же зрители.
Я видел, как этот же бухгалтер позднее вернул должок (хотя и в более изящной форме), когда трейдер лишился работы. Да, работник может быть свободным, но эта свобода продолжается до первой неудачной сделки.
Я уже упоминал, что ушел оттуда, где были нужны «люди компании». На новом месте я получил четкое предупреждение — как только я перестану соответствовать заданному уровню прибыли и убытка, мне укажут на дверь.
Выхода у меня не было, и я принял условия игры. Я занимался так называемыми арбитражными сделками, транзакциями низкого уровня риска, которые не представляли большой сложности в те времена, поскольку операторы финансового рынка мыслили куда проще, чем сейчас.
Меня спрашивали, почему я не ношу галстуки — в то время не надеть галстук было все равно что пройтись нагишом по Пятой авеню. «Отчасти из чувства превосходства, отчасти из чувства стиля, отчасти из соображений удобства», — отвечал я. Тот, кто приносил доход компании, мог проходиться по менеджерам как угодно, а они бы и рта не раскрыли в страхе потерять работу.
Поведение людей, склонных к риску, непредсказуемо. Свобода всегда так или иначе связана с риском, иногда она является его причиной, а иногда следствием. Если вы идете на риск, вы ощущаете себя частью истории. И те, кто идут на риск, поступают так, потому что в глубине души они дикие звери. Обратите внимание на языковой аспект — следующая после экспериментов со стилем причина, почему трейдеров стоит держать подальше от несвободных, чуждых риску людей.
В мое время никто не выражался нецензурно на публике, за исключением тех, кто входил в какую-либо группировку— и тех, кто таким образом давал понять, что он не раб. Трейдеры ругались, как сапожники, да и сам я не бранился только дома или в литературных текстах. Нецензурные выражения в социальных сетях (к примеру, в Twitter) — это способ демонстрации свободы, а значит, и компетентности.
Создать впечатление о компетентности не получится, если не идти на определенные риски. Таким образом, на сегодняшний день брань — это показатель статуса.
Московские олигархи приходят на важные мероприятия в светлых джинсах, таким образом демонстрируя свой авторитет. И даже в банках, когда клиентам устраивали экскурсию, трейдеров показывали, как показывают зверей в зоопарке. Зрелище, когда трейдер изрыгает проклятия в телефон, срывая голос в переговорах с брокерами, было чем-то вроде занимательного фона.
Брань и нецензурная лексика воспринимается, как признак «собачьего» статуса, полного невежества — слово canaille, «чернь», этимологически восходит к латинскому слову, обозначающему «пес». Ирония состоит в том, что высочайшему статусу свободного человека сопутствует добровольное заимствование повадок низшего класса. Пресловутые английские «манеры» — вовсе не аристократическая черта. Они характерны для обывателей, и вся концепция английских манер лишь способствует одомашниванию тех, кому отведена роль одомашненных.
Страх потери
Есть поговорка: «Важно не то, чем человек обладает или не обладает; важно то, что он боится потерять».
Те, кому есть что терять, более хрупки. Как ни странно, у себя на дебатах я встречал многих лауреатов Нобелевской премии по экономике (Премия Риксбанка Швеции в честь Альфреда Нобеля), которых волновало, окажутся ли они победителями в споре.
Несколько лет назад я обратил внимание на четверых из них, которые были задеты, когда я, трейдер, практически не-человек, публично назвал их мошенниками.
Почему их это вообще задело? Потому что чем выше ты поднимаешься в бизнесе, тем более уязвимым становишься — и проигранный спор с человеком, который ниже по рангу, гораздо больнее бьет по репутации.
Возвышение в жизни ограничено определенными условиями. Казалось бы, кто самый могущественный человек в Америке, если не глава ЦРУ? Однако на поверку даже простой дальнобойщик и то более защищен.
Сильный мира сего не смог скрыть собственную любовницу. Рискуя чужими жизнями, продолжаешь оставаться рабом — так работает государственная служба.
В ожидании Константинополя
Если государственные шишки в сущности своей рабы, то диктаторы — обратное явление. В ту самую минуту, как я пишу эти строки, мы наблюдаем зарождающееся противостояние между нынешними «главами» стран, входящих в НАТО (у современных государств нет глав, этот титул носят умелые болтуны), и президентом России Владимиром Путиным.
Очевидно, что все, кроме Путина, скрупулезно выбирают каждое слово в предложении, опасаясь, что могут быть неправильно поняты как минимум журналистами. Я и сам испытывал подобную неуверенность. В то же время Путин олицетворяет наплевательский корпоративный подход, демонстрируя очевидное безразличие, которое, в свою очередь приносит, ему поддержку избирателей и новых последователей.
В этой конфронтации Путин выглядит как свободный гражданин против рабов, которым нужны совещания, одобрения, и которые нуждаются в том, чтобы их решения кто-то оценивал. Такое поведение Путина гипнотически действует на его последователей, в частности, христиан Ливана — и ортодоксальных христиан, которые в 1917 году потеряли поддержку русской монархии и оказались уязвимы перед Турцией, узурпировавшей Константинополь.
Спустя 100 лет у этих людей появилась надежда на реставрацию Византии, пускай ее новое воплощение и находится несколько севернее.
Гораздо выгоднее вести дела напрямую с владельцем бизнеса, чем с наемным работником, который вряд ли сохранит свою работу в следующем году; точно так же слова диктатора вызывают больше доверия, чем слова уязвимого выборного представителя.
Когда я наблюдал за Путиным и его соперниками, мне стало очевидно, что у одомашненного, стерилизованного животного нет ни единого шанса против дикого хищника. Ни единого.
Военная мощь ничего не значит; решение принимает тот, кто взвел курок.
Всеобщее избирательное право не сильно повлияло на историю: до недавнего времени пул так называемых «народных избранников» был закрытым клубом людей из привилегированного класса, которых не волновало, что про них пишут в прессе. По мере повышения социальной мобильности больше людей получило доступ к политической деятельности — однако теперь этот доступ носит временный характер. Как и в случае с работниками корпораций, этим людям не требуется большая смелость — их выбирают потому, что у них нет смелости вовсе. Интересно, что диктатор одновременно более свободен и — в некоторых случаях, вроде традиционных монархий маленьких государств, — способен сделать больше для блага страны, чем выборной представитель, чья объективная функция состоит только в демонстрации оценочной прибыли.
В современном мире дела обстоят несколько иначе — диктаторы, чувствуя, что их время на исходе, грабят собственную страну и перемещают свои средства в швейцарские банки, как это делает королевская семья Саудовской Аравии.
Импотенция бюрократии
Обобщая:
Людям, чье благосостояние зависит от качественной оценки их работы вышестоящим начальством, нельзя доверять принятие критических решений.
Хотя мы уже выяснили, что наемный сотрудник — штука надежная, ему нельзя доверять принятие критических, жестких решений, связанных с серьезными компромиссами.
Как говорят пожарные, «если это не твоя работа, на пожаре тебе делать нечего».
Как мы видели и еще увидим, у работника очень простая функция: выполнять задачи, которые представляются полезными его руководителю. Если человек работает продавцом люстр, но вдруг, придя утром на работу, видит огромные перспективы продажи антидиабетических препаратов склонным к диабету посетителями из Саудовской Аравии, он не может ничего сделать — у него есть задача.
Так что, хотя в задачи работника входит предотвращение любых проблем, если обстановка меняется — он связан по рукам и ногам. Этот эффект в сочетании с разделением обязанностей может вызвать серьезное снижение эффективности. Мы видели это во время войны во Вьетнаме. Тогда большинство (как бы) полагало, что многое делается неправильно, но проще было продолжать, чем остановиться, тем более, что своему решению всегда можно придумать правдоподобное объяснение (вспомним басню «Лиса и виноград» — теперь такую ситуацию чаще описывают как когнитивный диссонанс).
Сегодня мы наблюдаем те же проблемы с позицией США в отношении Саудовской Аравии. После нападения на Всемирный торговый центр 11 сентября 2001 года (почти все нападавшие были гражданами Саудовской Аравии) было очевидно, что кто-то в королевстве в этом замешан. Но ни один бюрократ, опасаясь перебоев нефти, не осмелился принять правильное решение — вместо этого было сделано наихудшее, то есть предпринято вторжение в Ирак, поскольку это оказалась проще.
С 2001 года политика борьбы с исламским терроризмом велась в стиле «слона-то я и не приметил», когда борьба с симптомами полностью снимает вопрос о причинах заболевания. Политики и тупые чиновники просто дали терроризму развиваться — потому что в рамках их конкретных служебных обязанностей так было удобнее. И мы упустили поколение: саудовцы (граждане «союзного» нам государства), только что пошедшие в школу 11 сентября 2001 года, теперь взрослые, верующие салафиты, поддерживающие насилие и готовые его финансировать — а мы все это время конструировали все более сложные виды вооружений. Еще хуже то, что высокие доходы от нефти позволили ваххабитам усилить промывание мозгов по всем медресе Восточной и Западной Азии. Таким образом, вместо вторжения в Ирак и ликвидации Эмвази и других отдельных террористов, стоило бы сосредоточиться на источнике проблемы: ваххабитском/салафитском образовании, поощряющем нетерпимость и проповедующем неполноценность шиитов, езидов и христианин. Но, повторяю, такое решение не может быть принято кучкой бюрократов с должностными инструкциями.
То же самое произошло в 2009 году с банками.
Теперь представьте, что политику определяют люди, лично заинтересованные в результате, а не в оценке начальства, и вам откроется другой мир. Вспомните «серебряное правило»: Quod tibi non vis fieri, alio ne feceris — Чего не хочешь себе, не делай другому".опубликовано econet.ru
©Нассим Талеб
А ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ ОБ ЭТОМ?