Беды в нашей семье начались из-за дома. Отец хотел поставить его прямо на огороде своих родителей. Но они (особенно дедушка) были против. Начались ссоры, склоки. А отец все равно поступил по-своему.
Наверное, поэтому в нашей семье счастья не было. Умерли двое старших детей. Когда мне было два годика, не стало мамы. Ушла на тот свет в 25. На её могиле я проплакала все детство. Оно было тяжелым. Без радости.
Отец женился во второй раз. У них с мачехой родилось еще четверо детей. Я сызмала была как служанка. Никто не жалел. Только ругали. Если уж совсем припекало, бежала через лес на кладбище. К маме. Упаду, обниму могилу и рыдаю — пока сил не останется. Тогда становилось легче.
В школу ходила только два года. Дальше мачеха не пустила — нужно было толочь кукурузу, тереть картошку, убираться, стирать, варить, нянчить детей. С 12 лет я уже ходила в колхоз на работу со взрослыми женщинами.
А потом — война. Отца забрали на фронт прямо с сенокоса. Всю дорогу он пел. Заканчивал одну песню и начинал новую. Будто чувствовал, что больше не будет возможности. Голос у него был красивый, сильный.
Я сама в отца пошла. Меня еще маленькой звали на сельские свадьбы — петь и танцевать. Гостям — потеха, а мне радость: и накормят, и гостинцев дадут. Большего счастья и не припомню. Ибо не было его.
Когда муж ушёл на фронт, выгнал из дома
Отец погиб, я осталась с мачехой и её детьми. Как и раньше — никому не нужная, никем не любимая. Вышла замуж за первого, кто посватал. Это было в 1943-м. Мне тогда было 20 лет, Александру — 19.
Мачехе сразу не понравился. Отговаривала меня. Даже плакала. Но я не послушала. Думала: буду угождать, он и пожалеет. А еще вспомнила бабушкины слова: первым ломтем хлеба не брезгуй, он самый вкусный.
Так Александр и стал моим самым первым…
Но с первых дней стало ясно, что попала я с огня да в полымя. Муж что хотел, то и творил. Одиноких женщин, солдаток — полсела. Сегодня у одной, завтра у другой.
– Зачем тогда женился? — упрекнула его как-то свекровь.
– Чтобы на войну не забрали, — говорит.
Но его все-таки забрали. В 1944-м. Как раз Нина у нас родилась. Вместе с дочкой он нас и выгнал, прежде чем уйти на фронт. Сказал:
— Не допущу, чтобы ты в моей избе роскошествовала, когда меня убьют.
Привязала я ребёнка к себе платком и пошла проситься назад к мачехе. Но она к себе не пустила. Я — к бабушке, а у неё невестка живёт, самим тесно. Приютила одна милосердная женщина. Её муж тоже был на войне.
А потом добрые люди помогли отсудить у мачехи старый (дедовский) дом и тёлку. Переселились туда. В голые стены. Бедно, голодно, нечем топить. Убаюкаю дочку, а сама с саночками на болото за торфом. Пока привезу, дитя аж посинеет от плача.
Деньги и любовница
Через год вернулся с фронта муж. К нам не пришёл. Я сама побежала к нему, когда услышала. Обрадовалась, что живой, обо всех обидах забыла. Надеялась: теперь все будет по-другому, у ребёнка появится отец.
Но таких людей не меняет даже война.
Муж не спросил, как дочь, а меня просто вытурил из дома. Потом вроде пришёл в себя — присылает за мной свою сестру. Я боялась идти, но она как-то уговорила. Приходим. Он на печи лежит. Подзывает к себе дочь. Она плачет, не хочет к чужому дяде.
– Давай, Матвеевна, всё плохое забудем и будем жить, — говорит мне. Я и поверила — ведь очень хотелось, чтобы наконец так и было.
Перевёз нас к себе. Сын родился.
У людей после войны будто крылья выросли. Трудились тяжело, но всё было в радость. С песнями на работу и с работы. Мы с Сашей — молодые, только бы жить.
Но семьянин из него был никудышный. Опять принялся за своё. Продал и тёлку мою, и дом. А деньги прогулял с любовницей из города. Может, с ней и был, когда умирал наш мальчик — сгорело дитя, как свечка, от воспаления лёгких.
Беда. Но муж мой горевал недолго. Снова гонит меня из дому. А куда идти? Плачу навзрыд. Тут заходит его тётка. Стала кричать на него. Он и тётку турнул за двери. Она разозлилась. Повернулась и говорит мне:
«Не уходи. А роди. Посади в каждом углу по ребёнку, а сама посередине сядь — пусть попробует выгнать».
Я и сама так думала: когда много детей, семья крепче. Только не наша. Не успела Люба (родилась в 1949-м) подрасти, как отец привёл в дом ту свою любовницу. Замуровал двери между комнатами, сделал новые — там, где было окно, и живет с ней.
А я с двумя детьми через стенку. Все слышно: как они смеются, любовью занимаются. На улицу от такого позора страшно выходить. А ей хоть бы что. Говорит: «Мужиков мало. Война побила. Ты пожила, теперь я поживу».
Но недолго утешалась. Где-то через полгода и её выгнал. Снова пришёл ко мне. Нажили ещё двух дочек (Люда — с 52-го, Светлана — с 55-го). Получилось, как тётка сказала: в каждом уголке — по ребёнку.
Черная лента жизни
Из дома он меня больше не выгонял. Но и издеваться не перестал. Старшая Нинка однажды не выдержала — и как закричит на него: «Ты — плохой отец!»
Дети держали меня на этом свете. Повырастали, все помогали. И дома, и в колхоз ходили со мной. Пололи, копали картошку, свёклу. Лён ночью брали — днём он сухой, ломается. Потом замуж повыходили. Жизнь продолжалась.
Только у нас с мужем ничего не менялось. Продолжал измываться. Бывало, поедем куда-то на повозке, он в один конец довезет, а потом скинет, а я иду пешком. Или напьется, доползет до кровати и давай душить. А еще хуже — за ружье хватается. Бегу на улицу в чем была.
Так и прожили. Целых 56 лет. Уже 22, как его нет, но я ни одной обиды не забыла. Наверное, так судилось… А что было делать? Кому я с детьми нужна?
Когда-то, еще будучи в девках, я гадала под старый новый год. Расчесала волосы, положила гребень под подушку и заговорила: «Суженый-ряженый, заплети мне косу». И он мне приснился, Александр. Я хорошо запомнила и лицо, и фигуру. Вплел в косу чёрную ленту, а в конце еще и бант завязал. Так с ним и прожила — по-черному…
Мне 98, но я танцую и пою
Только и был свет в окошке — дочки. От них у меня семь внуков и девять правнуков. Пусть и далеко они, но часто приезжают, помогают. Хоть и хозяйства у меня того немного… огород да 5 кур.
Сейчас мне — 98. А на вид — намного меньше. Это потому, что я всегда делаю то, чего была лишена всю жизнь — пою и танцую. У нас при клубе фольклорный ансамбль. Кроме меня, еще шесть женщин. Поем старинные песни, которым научились еще от мам и бабушек. Я всегда выступаю в маминой рубашке, её руками вышитой. Она уже поношенная, выцветшая, но очень дорогая мне.
Если бы я прожила свою жизнь заново, было ли бы все было по-другому? Вряд ли. От своей судьбы не убежишь…
А ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ ОБ ЭТОМ?