О стильных женщинах, которые живут в колыбели моды и красоты.
То, что французские женщины в целом от природы не красотки, было понятно давно (посмотрите фильмы), многие из них мне действительно нравятся — они естественны, небрежны, как будто только что встали с кровати, даже не причесавшись у трюмо, очень смелы (короткие юбки и шорты, голые ноги, внизу сапоги, и все равно — на улице зима или лето), красиво стареют, никакими вишнями себя не украшая. В этом чувствуется свобода, легкость, приятное высокомерие.
Мне всё это близко: я не красотка, чувствую себя уверенно в сером мешке, из косметики у меня есть тушь, и я могу пользоваться ею в течение года, потом она высыхает, но не заканчивается.
Во Франции много таких, как я, для кого они делают косметику, не представляю, видимо, для россиянок с толстым кошельком из кожзама.
За три года здесь я не видела ни одной женщины с накрашенными губами.
Однажды в Лозанне я выпивала с Фанни Ардан.
Ну как выпивала — она пила вино, а я напросилась на интервью, задала четыре тупых вопроса и записала ответы на мобильный телефон. И, во-первых, ей по барабану было, что я снимаю ее с неудачного ракурса — ракурс снизу удачен разве что для «Москва-Сити». А во-вторых, я ее просила сравнить Париж и Москву, хотела, чтобы она сказала, что в Париже всё круче, зеленее, демократичнее, доступнее и цивилизованнее (я тогда еще не жила во Франции, а то бы я спросила ее, почему она не закажет себе российский паспорт, как Депардье).
Но она сказала:
— В Париже слишком много кретинов, честно говоря. И вам оно не надо — чтобы Москва была такой, как Париж.
А еще она была не накрашена. Точнее, не так чтобы это было заметно с расстояния в 40 сантиметров.
И вот через год я поехала жить во Францию, искренне веря, что уж с чем-чем, а с модой и красотой там точно всё нормально, как у нас. Я хочу сказать, что иногда салон красоты — это очень важно. Тот салон, к которому ты привык: маникюрша Лерочка, педикюрша Анечка, мастер по бровям Полина из подвальчика «135 услуг», эпиляция нитью, эпиляция воском, чай вам или кофе? А фильм включить? Это про стабильность и вечное.
Во Франции я с ужасом обнаружила, что никаких салонов красоты здесь нет. Все эти «Мажирели» и «Французские бульвары» существуют только в нашем воображении, как и международный праздник 8 Марта.
Здесь есть парикмахерские (на каждом шагу) и маникюрни (одна на район), которые в переводе на русский называются просто «ногтевые». В свой первый месяц в эмиграции я решила пригласить в наш лес маникюршу по вызову — по объявлению в местной газете. Приехала дамочка (в лес на шпильках), притащила с собой салон: стол, лампу, сушилку, три чемодана разноцветных баночек с лаками (так я думала), 8 тазов ацетона, 23 пилки и 10 кисточек. В общем, ничто не предвещало. Я четко сказала ей, что, пожалуйста, не гель. И, будьте любезны, никакого шеллака. Да-да, сказала маникюрша. Подпилила мне уже давеча подпиленные ногти (я как те хозяйки, которые моют пол перед приходом уборщицы) и сразу стала класть сверху какой-то мокрый порошок. Ну, думаю, мало ли, технология революционная.
Через каких-то двадцать минут более всего я походила на проститутку с Ленинградки: на ногтях у меня кривыми, но крутыми горками лежало по три килограмма застывшей вулканической массы цыплячьего цвета, которую нельзя было ни смыть, ни спилить, ни растворить.
— Это американский гель, — с достоинством сообщила маникюрша и взяла с меня 50 евро. — Блестки будем класть?
Полгода спустя гель сошел вместе с ногтями, а я уже поняла, что маникюр буду делать только в России, как все эмигранты, раз в полгода, потому что в местных «ногтевых» нельзя ничего обрезать и пилить, считается, что это медицинская процедура и делать ее могут только врачи. Конечно, всегда можно найти русских или украинских маникюрш, но все они в конце концов исчезают в официальных салонах, где обрезание кутикулы и разговоры о личной жизни под строжайшим запретом.
…И вот сидит она такая: ногти не накрашенные, на лице естественность, волосы растрепаны и торчат во все стороны, майка, жилетка и шаровары Вячеслава, кеды, видавшие грязные дороги, отчетливо политые мылом, рядом валяется патлатая собака, в правой руке сигарета, в левой — бокал вина.
Сидит одна, но плечом прижимает к уху телефон, в который сливает слова — час или два, сколько позволяет обеденный перерыв.
И я сижу рядом с ней — некрасивой, нестильной, в голосе Володина хрипотца — французской женщиной, пишу вам письмо и думаю: Господи, какая же я красивая! Наконец-то.
А ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ ОБ ЭТОМ?